Демон Аль-Джибели - Страница 12

Бахмати следил, чтобы торговля велась честно, чувствуя фальшивое золото и злонамеренный обман. Одного торговца, продающего порченое зерно, ударил по щеке, и тот понял — исчез с виноватой улыбкой.

Дирхемы и другая монета переходили из рук в руки, грустный меняла ссыпал в ящичек тирканы портовых городов и бирки кочевников, серебряных «львов» Шушун-Карнаша и затейливую чеканку Восточных Земель, доставая непременно золотые и медные кругляши Порты. Ящичек казался бездонным.

Голоса, голоса!

— А вот рыба, свежая рыба!

— Точильный камень!

— …кольца одно к одному, никакая сабля не возьмет!

— Посмотрите, какой цвет! Цвет неба. Халат такого цвета приносит счастье.

— Крокодилья шкура!

Мала Аль-Джибель, а шума как в Порте. Вся здесь — и дети, и женщины, и старики. Больше смотрит, больше приценивается. Больше качает седыми головами, кутается в платки да ширит детские глаза. Мала Аль-Джибель, а кажется, будто море пришло в пустыню. Выхлестнуло из хижин, разлилось, нет спасения.

Караванный день! Торговый!

В такой день взимать плату было легко. Бахмати пил толкущихся вокруг людей, забирая асаны их жизни. Сегодня чуть больше. Для жемчужины.

Зильбек ожидал его у ворот караван-сарая, подставив сморщенное, украшенное седой бородкой лицо злому солнцу. Бахмати опустился рядом. Ойгон пути приоткрыл один глаз, хмыкнул и снова блаженно зажмурился, только губы слегка скривил в улыбке.

— Дорога к вам легкая, — сказал он. — Через день к Порте пойдем.

— Через Темные горы?

— Да. Через ущелье Эгиль-Тэнгр. Самый близкий путь.

— Там Кабирра, — сказал Бахмати.

— И долина Зейнаб, и Думман.

— Но Кабирра пала.

— Пала? — Зильбек, наклонившись, посмотрел Бахмати в глаза — не шутит ли. — Я не слышал. Ты уверен?

— Оргай собирает Круг.

— Зачем? Мы не воюем с людьми.

Бахмати вздохнул.

— Это не люди.

— Ты пугаешь меня, — Зильбек вскочил. Фигура его размазалась, теряя человеческие очертания. — Кто это тогда?

— Не слышал такого имени — Кашанцог?

Ойгон пути замер. Улеглись взметнувшиеся было полы халата, песчаный вихрь под тканью скомкался и утих, вылепились обратно ноги, руки, лицо.

— Повтори, — попросил Зильбек еще кривым ртом.

— Кашанцог. Из Старших.

— Он освободился? Он нашел путь из подземной тьмы?

— Я не знаю, как и что.

— Это плохо. Ай-яй-яй! Мы не пойдем ущельем. И, наверное, вообще в Порту не пойдем. Надо сказать Гасану. Нет-нет, от этого лучше держаться подальше. Я ойгон маленький… А что айхоры? — подступил Зильбек к Бахмати. — Они же должны разить!

— Ты спрашиваешь меня?

— Ну да, — Зильбек в волнении подергал бородку. — Глупо. Что ты можешь знать в этой благословенной дыре? Среди нашего племени бродит неприятный слух, что айхоры понадобились Союну в других местах. Наш подлунный мир, он как бы… — ойгон пути хохотнул. — …не единственно дорог Творцу. Есть еще. И Старшие вроде бы были заперты надежно.

Он вдруг ухватил Бахмати за рукава и выдохнул:

— Мы пропали!

— Успокойся.

— Нет, ты не понимаешь! — зашептал Зильбек. — Кашанцог сожрет всех! Там, во тьме, у него куча братьев, а здесь он будет один. Ты думаешь, он тебя не тронет? Ему будут нужны все! Он всех вберет в себя. Растворит, присвоит, высосет! Всех!

— Зачем?

— Чтобы сразиться с братьями, а затем — с айхорами!

— Я думаю, его остановят.

— Кто?!

Вскрик ойгона пути на миг перекрыл гул торговой площади.

— Спокойней, Зильбек-дибх, — сказал Бахмати. — Оргай-многоног не просто так собирает всех от карриков до суккабов.

— О, великое воинство, — скривился ойгон.

— А люди, вполне возможно, обратятся к Союну.

— Только вот услышит ли он их?

— Не знаю. Но это дело будущего. А есть дело настоящего.

— Какое?

— Жемчужина. Ты привез ее?

Зильбек кивнул.

— Да. Но она обошлась дорого. Это редкость даже среди ловцов. Я обошел семь прибрежных деревень у Илем-Тара…

Бахмати вынул золотую пластинку.

— Этого хватит?

Глаза Зильбека зажглись.

Ойгоны пути любили золото. Возможно, для них оно было, что жемчужина для Бахмати. Говорили еще, что все свои сокровища они прячут в себе. Убей ойгон-дибха, и перед тобой появится целая сокровищница. Правда, неизвестно, принесет ли тебе то золото счастье.

— Знаешь, — сказал Зильбек, глядя на оскал оконтуренного узором золотого зверя, — я бы рад отдать жемчужину и за меньшее. Но твоя новость… Боюсь, этого будет мало по нынешним временам. Если Чонхол свернет торговлю…

— Я понял, — сказал Бахмати, — мы — честные ойгоны, мы не договаривались о цене. Но и я, и ты знаем, что отказ от соглашения…

— Я не отказывал тебе, — быстро сказал Зильбек и облизнул губы. Взгляд его ласкал зверя. — Твоя цена хорошая. Золото старое, чистое. Такое уже и не встретишь. Или Замбалек. Или Гунбу. Великие были чеканщики в сгинувших шахриятах, их стиль. Но и ты пойми, тейчун. Мы не договаривались о цене.

Бахмати захотелось вытрясти из Зильбека душу. Хотя бы половинку ее. Но он взял себя в руки. Никакой ойгон пути не станет тягаться с ойгоном места там, где действуют его правила.

— Ты говоришь, золото чистое, — медовым голосом сказал Бахмати, и Зильбек качнулся. — За пластину можно взять двух волов или верблюда и козу. Или десять мешков зерна. Или семь по десять мер плотной ткани. Или…

— Не надо, — Зильбек поежился, словно ему жал ворот халата. — Цена справедлива.

— В пути ее назначал бы ты, — сказал Бахмати.