Демон Аль-Джибели - Страница 11

— О, невеста — это хорошо, — вклинился в беседу Фаттах. — У меня было три невесты. Одна умерла до моего рождения, другая сгинула во время войны Коркан-хана и Нагойты за пески Аллям-куля. Зато третью я уже никуда не отпускал!

Он рассмеялся, хлопая Бахмати по колену.

— Кямаль! — крикнул Дохар в воздух. — Принеси дедушке Фаттаху еще чая!

Молодой человек в шальварах и куртке без рукавов мелькнул молнией, пиала сменила пиалу на столике перед стариком.

Фаттах опустил в нее, парящую, палец и удовлетворенно кивнул.

— Горячая.

Мохнатая шапка снова сползла ему на глаза.

— Так вот, господин Бахмати, — помолчав, сказал чайханщик, — я понимаю, что плата за ваши услуги дорога. И пусть даже вы отнимете у меня год или два… А может и больше… Все равно. Я хочу попросить вас присутствовать на праздничном обеде.

— Хм… В чем подвох?

Бахмати отпил чая.

— Я бы хотел, — сказал Дохар, отчаянно тиская край фартука, — чтобы вы наморозили льда. Говорят, блюда со льдом подают султану в Великой Порте. Щербет, фрукты. А еще оно стоит в горшках и охлаждает комнату. Я бы показал семье невесты, что она… что мой сын достоин ее, и наша семья…

— А завтра?

— Караван уходит на рассвете.

Бахмати посмотрел на задремавшего старика. Жалко, ему никогда не быть таким стариком, которому подливают чай и ничего не просят.

— Хорошо, — сказал он. — Почему бы нет?

Лицо чайханщика посветлело от радости.

— Господин Бахмати! — он приложился лбом к рукам ойгона. — Я все!.. Все, что хотите! Это будет дорого?

— Это будет бесплатно. Но…

Бахмати со значением поднял палец.

— Конечно-конечно, — Дохар, поднявшись, попятился. — Моя чайхана — ваша чайхана. Мы ждём вас к первым звездам.

Бахмати снова взялся за пиалу, но отпить ему не довелось.

— Идут! Идут! — закричал с башни Сулем, и все под стоящей на столбах крышей пришло в движение.

Люди потянулись наружу, их оказалось на удивление много, ступни сотрясли пол, рассыпались подушки, упал и треснул кувшин. Перед Бахмати, севшим очень неудачно, бесцеремонно замелькали халаты и набедренные повязки, и животы, и волосатые руки, и какие-то мешки и тяпки. Запах пота смешался с запахом чая, к ним добавился запах кизяка, налипшего на пятки. Где уж тут прорасти благородному аромату розовых лепестков!

Оставив старика Фаттаха пребывать в мире снов и нагретой воды, Бахмати решил не отставать. Колокольцы каравана уже слышались, уже обещали встречу, рядом орал осел. Люди толпились у караван-сарая, дети будто птицы сидели на камнях ограды.

Гульфер Сатадр, хозяин караван-сарая бешено махал насаженным на древко лоскутом красной материи. Слуги распахивали ворота загона для верблюдов, кто-то насыпал колючек в короба, кто-то открывал затвор, пуская воду в длинные деревянные поилки.

Звон приближался.

Толпа многоголосо выдохнула — у края стены, отделяющей поля от пустыни, из-за бархана выступил верблюд. Рыжеватый, высокий. Погонщик на горбах его махнул рукой — и люди взорвались приветственными возгласами. Слава Союну! Да пребудет Он во веки веков!

За первым верблюдом показался второй, с самим Гасаном Аль-Шавахи под паланкином, за ним — волы с повозкой, несколько конных, снова верблюды, груженные тюками, и дальше, дальше — повозки, охрана с копьями, ревущие ишаки, цветастый шатер факира. Ах, большой караван, хорошая торговля! Кто-то уже побежал в ряды.

Бахмати поискал глазами Зильбека и нашел того едущим в повозке с коврами, развалившимся на желкто-красном узоре и беззаботно покачивающим ногой. Почему бы и нет? Караван дошел, значит, ойгон пути со своей работой справился.

Запрыгали дети, предвкушая подарки от родителей.

Люди потянулись обратно под навесы, доставая свои товары и подвязывая кошели. Хатум с учениками ставили на длинный прилавок горшки и кувшины, поворачивая их выгодным боком. Семья Обейди развешивала циновки и сапоги. Мастер-ткач Вахиб Торбани надевал на палки с перекладинами халаты — чудные, с бегущей по окоему золотой нитью. Не только покупать собирались жители Аль-Джибели, но и свой товар предлагать дотошным купцам.

Бахмати снова проверил золото, посидел на помосте, но ноги сами попросили движения, и он предпринял обход площади.

Караван втягивался в город, голоса взлетали к небу, к Оку Союна, усталый, но радостный носился водонос.

Чувствовалось радостное возбуждение, то там, то сям мелькали улыбки, торопливо расстилалось полотно, горками насыпались персики и сливы. Бахмати ощутил, как и в него, будто горячий чай, вливается людское настроение.

Хорошо!

— Бахмати, Бахмати, — догнал его толстяк Зафир. — Я разгадал твою загадку.

— Ночью, Зафир, давай ночью.

— До ночи я забуду, — надулся парень.

— А ты нашепчи ответ в тряпочку да завяжи для памяти узлом, тогда точно не забудешь. Я сейчас очень занят, Зафир.

— Ну, хорошо.

Толстяк, подумав, отстал.

На пустых помостах для караванщиков стало вдруг людно. Там расстелили ковры, там повесили ковры, там зазвучали в умелых руках ситары и лейсы. К рядам потянулись слуги, устанавливали весы, сгружали товар. Скрестив ноги, сел под балдахином меняла — грузный, усатый, с печальными глазами.

Звонко ударил гонг.

Ах! Закрутилось! Люди плеснули из-под навесов к прилавкам. Пыль, ор, теснота на широкой площади, взмахи рук с пальцами — один-два, три-один, пять мер за все! Толклись, кричали, сбивая цену или нахваливая товар. Ножи, мечи, стрелы! Залмунский доспех! Ткани! Из Порты, из Аши, из далеких северных земель! Гранаты! Кожа! Верблюжья, воловья. Серпы и цепы! Медная утварь, сносу нет! Не бьется, не ломается! Финики! Мука! Мед, сладкий как молоко матери! Платки, бусы! Железо! Листы и слитки!